ГЛАВА VII. ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР  

  Призрак исчез, и зияли пустые Врата, но Гэндальф оставался
неподвижен. А Пин вскочил на ноги: его словно отпустило, и он
стоял, внимая звонкой перекличке рогов, и сердце его, казалось,
вот-вот разорвется от радости. До конца своей жизни он замирал
со слезами на глазах, заслышав издали звук рога. Но вдруг он
вспомнил, зачем прибежал, и кинулся вперед. В это время Гэндальф
шевельнулся, что-то сказал Светозару и поехал к Вратам.
  – Гэндальф, Гэндальф! – закричал Пин, и Светозар стал.
  – Ты что тут делаешь? – сказал Гэндальф. – Не знаешь разве
здешнего закона – стражам в черно-серебряном запрещено
отлучаться из цитадели без позволения Градоправителя!
  – А он позволил, – сказал Пин. – Он меня прогнал. Только вот
как бы там не случилось чего-нибудь ужасного. По-моему,
правитель не в своем уме. Боюсь, он и себя убьет, и Фарамира.
Может, ты его как-нибудь вразумишь?
  Гэндальф посмотрел в пролом ворот: с поля все громче доносился
шум битвы.
  – Мне надо туда, – сказал он. – Черный Всадник, того и гляди,
вернется, и беды не миновать. Нет у меня времени.
  – Но Фарамир-то! – вскрикнул Пин. – Он же не умер, а его
сожгут заживо, если никто не помешает!
  – Сожгут заживо? – повторил Гэндальф. – Что еще за новости?
Быстрей выкладывай!
  – Денэтор отправился в Усыпальню, – заторопился Пин, – и с ним
понесли Фарамира, и он сказал, что все мы сгинем в огне, а он
дожидаться не будет, пусть приготовят костер и сожгут его вместе
с Фарамиром. И послал за поленьями и маслом. Я сказал Берегонду,
но он вряд ли уйдет с поста, он на часах. Да и куда ему против
Денэтора? – Пин выложил все вперемешку и трогал дрожащей рукой
Гэндальфа за колено. – Ты не можешь спасти Фарамира?
  – Наверно, могу, – сказал Гэндальф, – но пока я буду его
спасать, боюсь, погибнут другие. Что ж, пошли – тут никто
больше, пожалуй, не сумеет помочь. Но помощь моя наверняка худо
обернется. Да, от лиходейской порчи никакие стены не защитят.
Враг проникает изнутри.
  Приняв решенье, он не мешкал: подхватил Пина, посадил его
перед собой и переговорил со Светозаром. Они поскакали вверх по
улицам Минас-Тирита, а гул за спиною нарастал. Повсюду люди,
очнувшись от ужаса и отчаяния, хватали оружие и кричали друг
dpscs: "Мустангримцы пришли!" Слышались команды, ратники
строились и спешили к разбитым Вратам.
  Им встретился князь Имраиль, он их окликнул:
  – Куда же ты, Митрандир? Мустангримцы уже сражаются на
гондорской равнине! Нам надо собрать все силы!
  – Выводи ратников всех до единого, – сказал Гэндальф. – И не
теряй ни минуты. Я буду, как только смогу, но сейчас у меня
неотложное дело к Градоправителю. Прими войско под начало!
  На высоте, близ цитадели, в лицо им подул ветер, вдали
забрезжило утро, и озарился южный небосклон. Но им от этого было
мало радости: они предчувствовали недоброе и боялись опоздать.
  – Темень рассеивается, – сказал Гэндальф, – но город все еще в
сумраке.
  У ворот цитадели стража не оказалось.
  – Ага, Берегонд пошел туда, – сказал Пин, и у него полегчало
на сердце. Они свернули на дорогу к Запертой Двери. Дверь была
распахнута настежь, привратник лежал убитый: должно быть, у него
отобрали ключи.
  – То-то Враг порадуется! – сказал Гэндальф. – Ему как раз
такие дела по нутру: свой разит своего, и оба по-своему верны
долгу.
  Он спешился и отослал Светозара в конюшню.
  – Друг мой, – сказал он, – нам бы с тобою давно надо скакать в
поле, да вот пришлось задержаться. Я скоро позову тебя!
  Они вошли в дверь и спустились крутой извилистой дорогой.
Светало, высокие колонны и статуи казались шествием привидений.
  Внезапно тишину нарушили крики и звон мечей – такого здесь, в
священной обители покоя, не бывало никогда со времен построения
города. Наконец они вышли на Рат-Динен и поспешили к Усыпальне
Наместников: ее высокий купол смутно виднелся в полумраке.
  – Стойте! Стойте! – крикнул Гэндальф, подбегая к каменному
крыльцу. – Остановитесь, безумцы!
  На верхней ступени Берегонд в черно-серебряном облачении
стража цитадели отражал слуг Денэтора с факелами и мечами в
руках. Двоих он уже зарубил, и кровь их обагрила крыльцо
Усыпальни; остальные, нападая, выкрикивали проклятья мятежнику и
предателю.
  И Гэндальф с Пином услышали из склепа голос Денэтора.
  – Скорее, скорее! В чем там дело? Убейте изменника! Без меня,
что ли, не справитесь? – И дверь, которую Берегонд придерживал
левой рукой, распахнулась; появился Градоправитель,
величественный и грозный, с обнаженным мечом. Глаза его
сверкали.
  Но взбежал по ступеням Гэндальф, и казалось, будто вспыхнула
ослепительно белая молния; слуги попятились, заслоняя глаза. Он
гневно воздел руку, и занесенный меч Денэтора отлетел и упал
позади, в могильной тени, а сам Денэтор изумленно отступил на
шаг.
  – Это как же, государь мой? – вопросил маг. – Живым не место в
склепах. И почему здесь блещут мечи, когда все ратники выходят
на поле боя? Или Враг уже здесь, пробрался на Рат-Динен?
  – С каких это пор повелитель Гондора в ответе перед тобой? –
отозвался Денэтор. – Может, и слуги мои мне неподвластны?
  – Подвластны-то они подвластны, – сказал Гэндальф. – Но если
тобою владеют безумье и злоба, то власть твою можно и оспорить.
Где твой сын Фарамир?
  – Лежит в Усыпальне, – сказал Денэтор, – и его сжигает огонь,
огонь палит его изнутри. И все мы скоро сгорим. Запад обречен:
его пожрет великий огонь, и всему конец. Останется лишь пепел!
Пепел и дым разнесет ветер!
  И Гэндальф увидел, что наместник Гондора поистине утратил
рассудок; опасаясь за Фарамира, он двинулся вперед, и Берегонд с
Пином шли следом за ним, а Денэтор отступал до самого стола.
Фарамир по-прежнему лежал в лихорадочном забытьи. Под столом и
вокруг него громоздились поленья, обильно политые маслом, и
маслом были облиты одежды Фарамира и покрывало. Тогда Гэндальф
явил сокрытую в нем силу, подобно тому как являл он свою
светоносную власть, откинув серую хламиду. Он вскочил на груду
поленьев, легко поднял Фарамира, спрыгнул вниз и понес его к
дверям. А Фарамир застонал, в бреду призывая отца.
  Денэтор словно очнулся, огонь погас в его глазах, полились
слезы, и он промолвил:
  – Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
  – Да, он зовет тебя, – сказал Гэндальф, – но подойти к нему
тебе нельзя. Он ищет целительной помощи на пороге небытия – не
знаю, найдет ли. А тебе надлежит сражаться за свой осажденный
город, выйти навстречу смерти. И сам ты все это знаешь.
  – Нет, ему уже не помочь, – сказал Денэтор. – И сражаться
незачем. Чего ради растягивать ненужную жизнь? Не лучше ли
умереть вместе, с ним заодно?
  – Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей
смерти, – отвечал ему Гэндальф. – Одни лишь владыки древности,
покорствуя темным силам, назначали этот час и, одержимые
гордыней и отчаянием, убивали себя, а заодно и родню, чтоб легче
было умирать.
  И Гэндальф вынес Фарамира из склепа и положил его на ложе, на
котором его принесли: оно стояло у сводчатых дверей. Денэтор
вышел вслед за ним и, содрогаясь, глядел на распростертого сына,
не отрывая глаз от его лица. Все замерли, все молчали в ожидании
слова правителя, а он колебался.
  – Пойдем же! – сказал Гэндальф. – Пойдем, нас давно ждут. Ты
нужен на поле брани.
  И вдруг Денэтор расхохотался. Он выпрямился, высокий и
горделивый, быстрыми шагами отошел к мраморному столу, взял свое
подголовье, вынес его к дверям, раскутал – и все увидели, что в
руках у него палантир. Он поднял его, и камень озарил огненным
светом впалое лицо правителя: казалось, оно высечено из гранита,
жесткое, надменное и устрашающее. И снова зажглись его глаза.
  – Гордыней, говоришь, и отчаянием! – воскликнул он. – Ты,
верно, думаешь, что окна Белой Башни – незрячие бельма? Откуда
знать тебе, Серый Глупец, сколь много я отсюда вижу? Надежды
твои – от неведенья. Иди исцеляй полумертвых! Иди сражайся с
победителями! Все понапрасну. Ну, может, и одержите вы победу в
сраженье – на день-другой. Но удар, занесенный над вами, не
отразить. Лишь один малый коготок протянулся к Минас-Тириту.
Несчетны воинства востока. И даже сейчас ты сдуру радуешься
ветру, который влечет вверх по Андуину армаду под черными
парусами. Запад обречен! И тем, кто не хочет умереть в рабстве,
надо скорей расставаться с жизнью.
  – Такие речи на руку Врагу и взаправду сулят ему победу, –
сказал Гэндальф.
  – Что ж, тешься надеждой! – захохотал Денэтор. – Я вижу тебя
насквозь, Митрандир! Ты надеешься править вместо меня, хочешь
исподтишка подчинить себе престолы севера, юга и запада. Но все
твои замыслы я разгадал. Думаешь, я не знаю, что ты строго-
настрого велел этому вот невысоклику держать язык за зубами? Что
ты приставил его шпионить за мной у меня во дворце? Однако же я
выведал у него всю подноготную про всех твоих спутников. Так-то!
Ты, значит, левой рукою подставлял меня, точно шит, заслоняясь
от Мордора, а правой манил сюда северного Следопыта, чтобы
onq`dhr| его на великокняжеский престол!
  Нет, Митрандир, или Гэндальф, или как тебя там! Я – наместник,
поставленный потомком Анариона, и негоже мне становиться
слабоумным прислужником какого-то выскочки. Если даже он и
впрямь наследник, то всего лишь дальний наследник Исилдура. Что
мне до этого последыша захудалого рода, давным-давно лишенного
власти и достоинства?
  – А будь воля твоя, чего бы ты хотел? – спросил Гэндальф.
  – Я хочу, чтобы все и дальше оставалось так, как было при мне,
– отвечал Денэтор, – как было исстари, со времен моих далеких
предков: хочу править Гондором в мире и покое – и чтобы мне
наследовал сын, который будет сам себе хозяином, а не
подголоском чародея. Если же мне в этом отказано судьбою, то я
не хочу ничего – ни униженной жизни, ни умаленной любви, ни
попранной чести.
  – Не пойму я, как это возвращенье законного Государя унижает,
умаляет и бесчестит верного наместника, – сказал Гэндальф. – Да
и сын твой пока что жив – ты не вправе решать за него.
  При этих словах глаза Денэтора запылали пуще прежнего: он взял
камень под мышку, выхватил кинжал и шагнул к ложу. Но Берегонд
бросился вперед и заслонил Фарамира.
  – Ах, вот как! – воскликнул Денэтор. – Мало тебе украсть у
меня половину сыновней любви, ты еще и слуг моих соблазнил, и
теперь у меня нет сына. Но в одном ты не властен мне помешать: я
умру, как должно!.. Ко мне! – приказал он слугам. – Ко мне, кто
из вас не предатели!
  И двое из них взбежали к нему по ступеням. Он выхватил факел у
первого и ринулся назад, в склеп. Гэндальф не успел остановить
его: поленья с треском вспыхнули, взвилось и загудело пламя.
  А Денэтор одним прыжком вскочил на стол, поднял свой жезл,
лежавший в изножье, и преломил его об колено. Потом он швырнул
обломки в костер, поклонился – и лег навзничь, обеими руками
прижимая к груди палантир. Говорят, если кому случалось потом
заглянуть в этот Зрячий Камень и если не был он наделен особой
властью подчинять себе палантиры, то видел в нем лишь скрюченные
старческие руки, обугливающиеся в огне.
  Негодуя и скорбя, Гэндальф отступил и затворил двери. Он молча
стоял в раздумье у порога: все слушали завыванье пламени,
доносившееся из склепа. Потом раздался страшный выкрик, и больше
на земле Денэтора не видели и не слышали.
  – Таков был конец Денэтора, сына Эктелиона, – промолвил
Гэндальф и обернулся к Берегонду и к застывшим в ужасе слугам. –
И вместе с ним навеки уходит в прошлое тот Гондор, в котором вы
жили: к добру ли, к худу ли это, но дни его сочтены. Здесь
пролилась кровь, но вы отриньте всякую злобу и не помышляйте о
мести: вашей вины в том нет, это лиходейские козни. Даже
верность присяге может оказаться пагубной, запутать в хитрых
сетях Врага. Подумайте вы, верные слуги своего господина, слепо
ему повиновавшиеся: ведь если бы не предательство Берегонда, то
Фарамир, верховный начальник стражи Белой Башни, сгорел бы
вместе с отцом.
  Унесите погибших товарищей с этой злосчастной Улицы Безмолвия.
А мы отнесем Фарамира, ныне наместника Гондора, туда, где он,
быть может, очнется или уснет навеки.
  И Гэндальф с Берегондом подняли ложе и понесли его прочь от
склепов, к Палатам Врачеванья, а Пин, понурившись, брел следом.
Но слуги Правителя стояли как вкопанные, не в силах оторвать
глаз от Усыпальни. Когда Гэндальф и спутники его миновали Рат-
Динен, послышался гулкий треск. Обернувшись, они увидели, что
купол склепа расселся, извергая клубы дыма. С грохотом
napsxhk`q| каменная груда в бушующий огонь, но пламя не угасло,
и языки его плясали к взвивались посреди развалин. Лишь тогда
слуги встрепенулись и, подняв трупы, поспешили вслед за
Гэндальфом.
  У Фен-Холлена Берегонд скорбно поглядел на убитого
привратника.
  – Никогда себе этого не прощу, – сказал он. – Но я себя не
помнил от спешки, а он даже слушать не стал и обнажил меч.
  И, вынув ключ, отобранный у мертвеца, он затворил и запер
дверь.
  – Ключ теперь надо отдать государю нашему Фарамиру, – сказал
он.
  – Пока что его заменяет правитель Дол-Амрота, – сказал
Гэндальф, – но он при войске, и здесь распоряжаться буду я.
Оставь ключ у себя и храни его, пока в городе не наладят
порядок.
  Наконец они вышли на верхние ярусы и в еще неверном утреннем
свете направились к Палатам Врачеванья, красивым особнякам, где
прежде лечили тяжелобольных, а теперь – опасно и смертельно
раненных. Они находились недалеко от ворот цитадели, в шестом
ярусе у южной стены, и возле них был сад и роща – для Минас-
Тирита диво дивное. Хозяйничали там женщины, которым позволили
остаться в городе, ибо они помогали врачевать и были хорошими
сиделками.
  Когда Гэндальф с Берегондом поставили ложе у главного входа в
Палаты, с поля битвы, из-за нижних Врат, вдруг послышался,
раздирая уши, исступленный, пронзительный вопль; ветер унес его,
и он стих где-то в поднебесье. Вопль был ужасен, и все трое на
миг замерли, но, когда он отзвучал, они вздохнули полной грудью,
как не дышалось ни разу после нашествия тьмы с востока, и
засияло утро, и солнце пробилось сквозь тучи.
  Но лицо Гэндальфа было сурово и печально, он велел Берегонду с
Пином отнести Фарамира в Палаты, а сам взошел на ближнюю стену;
словно белое изваянье, стоял он, озаренный солнцем, и
всматривался в даль. Его взгляду, не по-земному зоркому,
открылось все, что произошло; и когда Эомер, оставив войско,
подъехал и спешился возле простертых тел, Гэндальф тяжко
вздохнул, завернулся в плащ и спустился со стены. Берегонд и Пин
вскоре вышли; он задумчиво дожидался их у дверей.
  Они поглядели на него, и наконец он прервал молчанье.
  – Друзья мои! – сказал он. – Ты, защитник столицы Гондора, и
ты, маленький житель западного края! Великий подвиг свершился
ценою великого горя. Плакать нам или радоваться? Мы и надеяться
не смели, что лютый наш недруг сгинет; но этот неистовый вопль
возвестил о его погибели. Однако же и нас постигла тяжкая
утрата. Я мог отвратить ее, когда б не безумие Денэтора. Нет, от
Врага в крепостях не укроешься. Но теперь-то я знаю, как ему
удалось проникнуть в глубь самой мощной крепости.
  Я давно догадался, что здесь, в Белой Башне, сокрыт хотя бы
один из Семи Зрячих Камней, и напрасно наместники мнили, будто
это великая тайна. До поры до времени у Денэтора хватало
мудрости не трогать палантир, не соперничать с Сауроном: он
трезво ценил свои силы. Но с годами мудрости у него поубавилось,
и, когда над Гондором нависла угроза, он, должно быть, в Камень
заглянул – и заглядывал и обманывался, и боюсь, после ухода
Боромира заглядывал слишком часто. Барад-Дур не мог подчинить
его своей злой воле, но видел он только то, что ему позволялось
видеть. Узнавал он немало, и многое очень кстати, однако зрелище
великой мощи Мордора довело его до отчаянья и подточило
рассудок.
  – Теперь-то я понимаю, а тогда как испугался! – воскликнул
Пин, содрогнувшись при этом воспоминании. – Он тогда вышел из
чертога, где лежал Фарамир, и вернулся не скоро, а я подумал,
какой он совсем другой – дряхлый, надломленный.
  – Когда Фарамира внесли в Башню, многие у нас часом позже
видели, как вдруг засветилось верхнее окно Башни, – сказал
Берегонд. – Но такое и раньше бывало, и слух шел давно, что
правитель порою единоборствует с Врагом.
  – Верны, стало быть, мои догадки, – сказал Гэндальф. – Вот так
и проник Саурон в Минас-Тирит, и сумел меня задержать. Придется
мне здесь пока, и остаться: вслед за Фарамиром принесут других
раненых.
  Надо спуститься к воротам и встретить их. Горестно мне то, что
увидел я на равнине, и как бы не стало еще горестнее. Пойдем со
мною, Пин! А ты, Берегонд, иди в цитадель и доложи своему
начальнику обо всем, что случилось. Стражем Белой Башни, боюсь,
тебе уж не быть; скажи ему, однако ж, что, если он не против, я
ему советую послать тебя в Палаты Врачеванья – здесь тоже нужна
охрана и нужно будет выхаживать правителя Гондора. Если он
очнется, хорошо бы ты был рядом, ибо ты, и никто другой, спас
его от огненной смерти. Ступай! Я скоро вернусь.
  И он пошел с Пином вниз по улице; в это время брызнули серые
дождевые струи, смиряя пожары. Дымное облако застлало город.