Глава III. ДОРОГА ВТРОЕМ

  – Выйти надо втихомолку и как можно скорее, – постоянно
напоминал Гэндальф.
  С первого разговора прошло уже две или три недели, а Фродо в
путь пока не собрался.
  – Знаю, знаю, – говорил Фродо. – Только это ведь непросто –
скорее, да еще втихомолку. Уйду я, как Бильбо, – и раскатится
молва по всей Хоббитании.
  – Нет уж, ты, как Бильбо, не уходи! – сказал Гэндальф. – Этого
еще нам не хватало! Скорее – да, но не вдруг. Подумай, конечно,
как покинуть Хоббитанию без лишнего шума, а все же не мешкай:
как бы не замешкаться.
  – Может, осенью, после нашего общего дня рождения? – предложил
Фродо. – К тому времени я как раз все устрою.
  По правде говоря, когда дошло до дела, у него начисто пропала
всякая охота к путешествиям. Торба вдруг стала донельзя уютной,
и он вовсю радовался последнему своему лету в Хоббитании. "А
осенью, – думал он, – у нас поскучнеет, и сердце по-всегдашнему
запросится в чужие края". Про себя он уже твердо решил дождаться
пятидесятилетия и стодвадцативосьмилетия Бильбо. Будет годовщина
– тут-то и в путь, по примеру Бильбо. Без этого примера он бы и
шагу не сделал, в жизни бы с духом не собрался. О цели
странствия он старался не думать и с Гэндальфом не
откровенничал. Может, маг и сам обо всем догадывался, но, по
своему обычаю, помалкивал…
  – Да-да, все устрою и отправлюсь, – повторил Фродо.
  Гэндальф поглядел на него и усмехнулся.
  – Ладно, – сказал он, – пусть так, лишь бы не позже. Что-то
мне очень тревожно. Только ты смотри, никому ни слова о том,
куда путь держишь! И чтобы Сэм твой тоже молчал как убитый, а то
он у меня и правда запрыгает жабой.
  – Куда я путь держу, – сказал Фродо, – этого я и сам не знаю,
r`j что тут мудрено проболтаться.
  – Без глупостей! – насупился Гэндальф. – Я не к тому говорю,
чтоб ты пропал неизвестно куда. Но Хоббитанию ты покидаешь – и
надо, чтобы об этом никто не знал. Куда-нибудь ты да пойдешь, на
север, на юг, на запад или даже на восток – это вот и надо
сохранить в тайне.
  – Мне так грустно оставлять Торбу и со всеми прощаться, что я
даже не подумал, куда отправлюсь, – сказал Фродо. – А куда, в
самом деле? Почем я знаю, где можно спрятаться? Бильбо – тот
ушел за сокровищем, ушел и вернулся, а мне, значит, нужно
вернуть сокровище, а самому сгинуть – так, что ли?
  – Так, да не так, – отозвался Гэндальф. – Тут и я тебе не
указчик. Может, ты дойдешь до Ородруина, а может, это вовсе не
твое дело – как знать? Я знаю другое: пока что ты к такому пути
не готов.
  – Еще бы! – воскликнул Фродо. – Ну а мой-то путь – куда?
  – По краю, – ответил маг. – По самому краешку, твердо и
осторожно. Иди-ка ты, пожалуй, в Раздол. Это не слишком опасный
путь, хотя на дорогах нынче неспокойно, а осенью будет даже и
страшновато.
  – В Раздол? – переспросил Фродо. – Хорошо, пойду на восток, к
Разделу. Сэм тоже со мной пойдет, повидает эльфов, то-то ему
радость!
  Он обронил это как бы между прочим, но ему не шутя захотелось
побывать в той блаженной долине, где Дивный Народ все еще жил
мирно и счастливо.
  Как-то летним вечером в "Укромном уголке" и "Зеленом драконе"
обсуждали невероятное – что там великаны и прочая нечисть на
границах! Оказывается, Фродо продает, если уже не продал, Торбу
– и кому? Лякошель-Торбинсам!
  – Ну, за хорошие деньги, – говорили одни.
  – За свою цену, – возражали другие, – будьте покойны, Любелия
гроша лишнего не даст. (Оддо уже успел умереть, дожив до ста
двух лет и не дождавшись свершения своих чаяний.)
  О цене очень спорили, но больше о том, с чего бы это Фродо
вздумал продавать такое прекрасное именье. Некоторые намекали –
на это намекал и сам господин Торбинс, – что денежки счет любят,
а у него они на исходе: еле хватит рассчитаться в Норгорде и
переехать к родственникам в Зайгорд.
  – Лишь бы подальше от Лякошелей, – добавлял кое-кто.
  Но все так привыкли к россказням о несметных богатствах
Бильбо, что отвыкать было невмочь, и многие винили Гэндальфа.
Того хоть и было не видать, не слыхать, но жил-то он, известно,
у Фродо – прятался небось в Торбе. Положим, было не слишком
понятно, зачем магу нужно, чтоб Фродо переехал в Зайгорд, но,
видать, зачем-то понадобилось.
  – Да, осенью переезжаю, – подтверждал Фродо. – Мерри
Брендизайк подыскивает там для меня чистенькую норку, а может, и
уютный домик.
  Мерри в самом деле подыскал и купил премиленький домик в
Кроличьей Балке, чуть подальше Зайгорда. Всем, кроме Сэма, Фродо
говорил, что туда он и задумал перебраться. Путь на восток
подсказал ему эту мысль: Заячьи Холмы – по дороге, Фродо жил там
в детстве, так почему бы ему туда не вернуться.
  Гэндальф пробыл в Хоббитании больше двух месяцев. Потом,
однажды вечером к концу июня, как раз когда планы Фродо
устоялись, он вдруг объявил, что наутро уходит.
  – Надеюсь, ненадолго, – сказал он. – У меня кое-какие дела на
юге. Я у вас и так засиделся.
  Сказано это было невзначай, но Фродо показалось, что маг
qhk|mn озабочен.
  – Что-нибудь случилось? – спросил он.
  – Да пока ничего, но до меня дошли тревожные и не слишком
понятные вести – надо разобраться. Я тут же вернусь или, на
худой конец, подам весточку. А вы поступайте, как решено, только
берегитесь, а пуще всего берегите Кольцо. И непреложный тебе
совет: не надевай его! Когда вернусь, точно еще не знаю, –
сказал он, прощаясь на рассвете. – Но уж к вашему отходу поспею
непременно. Пожалуй, придется мне на всякий случай проводить вас
по Тракту.
  Сначала Фродо опасливо прикидывал, какие такие вести мог
подучить Гэндальф, но потом успокоился: уж очень хорошая была
погода. Лето пышное, осень плодоносная – даже Хоббитания давно
такого не видывала. Ветки ломились от яблок, соты истекали
медом, и пшеница вздымала тугие колосья.
  Лишь когда вплотную подошла осень, Фродо встревожился не на
шутку. Середина сентября, а Гэндальф как в воду канул. На носу
день рождения и переезд, а от него ни слуху ни духу. Между тем
начались хлопоты. Приезжали и помогали упаковываться друзья
Фродо: Фредегар Боббер, Фолко Булкинс и, уж конечно, Перегрин
Крол с Мерри Брендизайком. Их общими стараниями в Торбе все было
вверх дном.
  20 сентября от жилища Фродо к Брендидуимскому мосту отъехали
два фургона, груженные нераспроданной утварью. Следующий день
прошел в ожидании Гэндальфа. Утро пятидесятилетия Фродо выдалось
ясное и яркое, такое же, как в памятный день Угощения. Гэндальфа
не было. Под вечер Фродо накрыл на пятерых праздничный стол,
пытаясь разогнать свое уныние. Вот и с друзьями тоже скоро надо
будет расставаться. Молодые хоббиты – Мерри Брендизайк, Фредегар
Боббер, Фолко Булкинс, Перегрин Крол – веселились шумно и
беспечно, прогорланили уйму песен, припомнили всякую быль и
небыль, выпили за здоровье Бильбо, потом за обоих новорожденных
вместе, как было заведено на днях рождения Фродо. Потом вышли
подышать свежим воздухом, поглядели на звезды – и отправились
спать. А Гэндальф так и не явился.
  Наутро они быстро, в десять рук, нагрузили последнюю повозку.
С нею отправились Мерри и Толстик (так у них звался Фредегар
Боббер).
  – Кому-то надо печку для вас, лодырей, растопить в новом доме,
– сказал Мерри. – Ладно, авось послезавтра свидимся – ежели вы
не заснете в дороге мертвым сном.
  Фолко позавтракал и ушел, остался один Пин. Фродо был сам не
свой: он все еще ждал Гэндальфа и решил задержаться до сумерек.
А там, если уж он очень понадобится магу, пусть сам идет в
Кроличью Балку, глядишь, еще и первый доберется. Фродо решил
пойти к Зайгордной переправе окольным путем, чтоб напоследок
хоть поглядеть на Хоббитанию.
  – Заодно и жир сгоню, – сказал он себе, глядя в пыльное
зеркало на стене в полупустой прихожей. Он давно уже сидел
сиднем и несколько расплылся.
  Чуть за полдень явились Лякошель-Торбинсы: Любелия со своим
белобрысым отпрыском Лотто.
  – Насилу дождались! – сказала она, переступив порог. Это было
невежливо и неверно: до двенадцати ночи хозяином Торбы оставался
Фродо. Но что взять с Любелии – ведь она ждала на семьдесят семь
лет дольше, чем собиралась: ей уже перевалило за сто. И пришла
не просто так, а присмотреть, чтобы Брендизайки и прочие по
ошибке не захватили бы с собой чего чужого, и еще за ключами.
Спровадить ее было непросто: она принесла с собой опись
проданного имущества и желала проверить, все ли на месте.
Opnbephk` раз, потом другой, получила запасные ключи и
заручилась обещанием, что третьи ключи будут ей оставлены у
Скромби в Исторбинке. Она хмыкнула и поджала губы – мол, знаем
мы этих Скромби, утром половины вещей недосчитаешься, – но
наконец ушла.
  И Фродо ей даже чаю выпить не предложил. А сам напился чаю с
Пином и Сэмом Скромби у себя на кухне. Объявлено было, что Сэм
на всякий случай сходит с ним в Забрендию, "приглядит за
хозяином и посмотрит, чего он там посадит". Жихарь такое дело
одобрил, не переставая ворчать, что вот, мол, у некоторых одни
прогулки на уме, а ему-то между делом подсудобили в соседки
Любелию.
  – Последнее чаепитие в Торбе! – сказал Фродо и решительно
отодвинул стул. Посуду за собой они назло Любелии не вымыли. Сэм
с Пином быстро увязали три мешка и вынесли их на крыльцо. Пин
пошел прогуляться по саду, а Сэм куда-то исчез.
  Солнце село, и Торба казалась угрюмой, опустелой, разоренной.
Фродо побродил по знакомым комнатам – закатный свет тускнел, из
углов выползали темные тени.
  Скоро совсем смерклось. Он прошел к дальней садовой калитке: а
вдруг все-таки появится Гэндальф?
  В чистом небе разгорались звезды.
  – Хорошая будет ночь, – сказал Фродо вслух. – Вот и отлично,
идти одно удовольствие. Засиделись, честное слово. Пойду, а
Гэндальф пусть уж догоняет. – Он повернул к дому и остановился,
услышав голоса где-то рядом – наверно, в Исторбинке. Старый
Жихарь и еще кто-то: голос незнакомый, а мерзкий до тошноты. О
чем спрашивает чужак, не разобрать, слышны только ответы старика
Скромби – осторожные и опасливые, чуть ли не испуганные.
  – Нет, господин Торбинс уехал. Нынче утром, и мой Сэм с ним;
все уже вывезли. Да вот так и вывезли – что не продали, то
вывезли… А зачем и почему – не мое это дело… да и не ваше.
Известно куда – в Кроличью Балку, а может, и дальше, это все
знают. Да вон – прямая дорога. Нет, сам не бывал, на кой мне,
там народ дурной. Нет, передать ничего не возьмусь. Спокойной
ночи!
  Мягко сошли шаги с Кручи, и Фродо удивился, почему он так рад,
что сошли, а не взошли. "Видно, я насмерть устал от расспросов и
всякого любопытства, – подумал он. – Ужас какой у нас любопытный
народ!"
  Он хотел было узнать у папаши Скромби, кто это к нему
приставал, но вдруг раздумал и быстро зашагал к Торбе.
  Пин сидел и спал, откинувшись на свой мешок.
  Сэма не было. Фродо заглянул в черную дверь.
  – Сэм! – позвал он. – Где ты там? Пора!
  – Иду, сударь! – откликнулся тот и выскочил откуда-то из
глубины, отирая губы. Он прощался в погребе с пивным бочонком.
  Фродо захлопнул и запер круглую дверь, а ключ отдал Сэму.
  – Беги давай к себе, – сказал он. – А оттуда напрямик –
встретимся у калитки за лугом. Улицей не пойдем: подсматривают,
подслушивают. Ну – живо!
  Сэм умчался во тьму.
  – Вот и выходим наконец! – сказал Фродо Пину. Они вскинули
мешки на спину, взяли палки и пошли вдоль западной стены Торбы.
  – Прощайте! – вымолвил Фродо, взглянув на черные слепые окна.
Он помахал рукой, повернулся и (точно так же, как Бильбо, только
он об этом не знал) нырнул в садовые заросли вслед за Пином. Они
перепрыгнули низкую слегу и ушли в поле, всколыхнув темноту и
прошелестев высокой травою.
  Они спустились по западному склону к калитке в узенький
opnsknj. Там остановились, подтянули мешочные лямки – и вскоре
заслышали топоток и пыхтенье Сэма. Свой до отказа набитый мешок
он вздел на самые плечи, а на голову нахлобучил какой-то мятый
фетр – якобы шапку. В темноте он был сущий гном.
  – Что потяжелее – это вы, конечно, мне, – сказал Фродо. –
Бедняги улитки и бедные все, кто носит свой дом и свой скарб на
спине!
  – У меня мешок совсем легкий, сударь. Можно сколько угодно
еще, – объявил Сэм добрым и лживым голосом.
  – Нет уж, Сэм! – сказал Пин. – Как-нибудь снесет, сам
накладывал – себе и нам вровень. Он тут у нас малость ожирел:
пройдется, авось его мешок вместе с ним и полегчает.
  – Смилуйтесь над старым, немощным хоббитом! – со смехом
взмолился Фродо. – В конце пути меня будет качать как на ветру.
Однако шутки в сторону. Ты, Сэм, наверняка взвалил на себя сверх
всякой меры, вот сделаем привал, разберемся и переложим.
  И он взялся за свой посох.
  – Ночная прогулка – чего же лучше-то! – сказал он. – Отшагаем
мили три-четыре по свежему воздуху, да и на боковую.
  Пошли проулком на запад, а после свернули налево, в поля, и
засеменили гуськом вдоль живых изгородей, мимо межевых рощиц, в
тихой ночной мгле. Плащи у них были темные, шли они невидимками,
будто все трое надели волшебные кольца. Когда три хоббита идут
тишком да молчком – за ними нелегко уследить. Даже осторожные
полевые зверюшки едва замечали бесшумных путников.
  Ручей к западу от Норгорда перешли по лавам в одну досточку.
Извилистая черная ручьистая лента с обеих сторон обросла густым
ольшаником: ветки тянулись к воде. Еще миля-другая на юг – и они
перебежали большую дорогу от Брендидуимского моста. Оказались в
Укролье и, свернув на юго-восток, потрусили к Зеленым Холмам.
Тропинка взметнулась в гору, они оглянулись и увидели далеко
позади мягкое мерцание огней Норгорда, рассеянных по ласковой
Ручьевой долине. Вскоре оно пропало за спусками и подъемами, вот
уже и Приречье с его мутно-серым прудом. Дальний отсвет окон
крайнего домика в последний раз просквозил деревья. Фродо
обернулся и снова помахал рукою.
  – Почем знать, увижу ли я еще когда-нибудь нашу долину, –
негромко проговорил он.
  После трехчасового пути решено было все-таки отдохнуть. Стояла
ясная, прохладная, звездная ночь, но дымчатые клочья тумана
всползали на холмы из низменных луговин и от глубинных ручейков
– всползали и оседали. Облетевшие березки, покачиваясь над
головами хоббитов, тонкой черной сетью веточек застилали бледное
небо. Они поужинали не по-хоббитски скромно и двинулись дальше.
Вскоре они набрели на узкую дорогу, извивавшуюся вверх-вниз по
холмам, серевшую вдали во мраке: дорогу к Лесному Чертогу и к
Заводям, к Зайгордному парому. Она уводила далеко в сторону от
давнего пути Ручьевой долины и, забегая на Зеленые Холмы, вела в
Лесной Угол, в глухомань Восточного удела.
  Потом они угодили в овражину между высокими деревьями, по-
ночному шелестевшими сохнущими листьями. Темень была
непроглядная. Сначала они разговаривали, тихо напевали песенки,
благо услышать их было уже некому. Затем шагали молча, и Пин
начал отставать. Наконец перед крутым подъемом он остановился и
зевнул.
  – Ох, спать хочется, – сказал он, – того и гляди упаду и
засну. А вы что, на ходу спать будете? Время-то какое: к полночи
близко.
  – А я-то думал, ты любитель ночных прогулок, – сказал Фродо. –
Ну ладно, торопиться нам пока особенно некуда. Мерри нас ждет не
p`m|xe чем послезавтра, и у нас есть денек-другой в запасе. Вот
сейчас подыщем местечко и заночуем.
  – Дует с запада, – заметил Сэм. – Обойдемте-ка этот холм,
сударь, там наверняка найдется укрытное и уютное местечко. Там
вроде бы и елового сухостоя порядочно.
  Сэм исходил окрестности Норгорда миль на двадцать, но дальше
земля для него кончалась.
  Возле самой вершины пологого лесистого холма они набрели на
ельник, свернули с тропинки в смолистую темень, наломали сухого
лапника, насобирали шишек и разожгли костер. Веселое пламя
заплясало у корней столетней ели: хоббиты пригрелись и начали
клевать носами. Каждый по-своему устроился между корнями,
укутался плащом и одеялом и тут же крепко уснул.
  Дозорного не оставили: даже Фродо ничего не опасался – они
ведь были в Хоббитании! Костер стал грудой пепла, и кой-какие
звери явились поглядеть на спящих. Лис, который случайно
пробегал мимо, замер и принюхался.
  – Хоббиты! – сказал он сам себе. – Вот тебе на! Дела кругом,
слышно, чудные, но чтоб хоббит спал в лесу под деревом – да не
один, а целых три! Не-ет, тут что-то кроется.
  Настало тусклое, сырое утро. Фродо проснулся первым и, охая,
щупал спину, чуть не насквозь продырявленную еловым корнем, а
шея и вовсе не ворочалась. "Ну и прогулочка! Что бы мне было
спокойно поехать? – думал он, как ему обычно думалось в начале
всякого похода. – А на моих любимых перинах спят теперь Лякошель-
Торбинсы! Им бы на еловых корнях поспать". Он потянулся.
  – Хоббиты, подъем! – крикнул он. – Смотрите, что за утро!
  – А что за утро? – спросил Пин, одним глазом выглядывая из-под
одеяла. – Сэм! Завтрак чтоб был готов к полдесятого! Умывальную
воду разогрел?
  Сэм вскочил как встрепанный и мутно огляделся.
  – Нет, сударь, не разогрел, сударь! – выговорил он спросонья.
  Фродо сорвал с Пина одеяло, пихнул его раз-другой и ушел на
опушку. На восточном краю неба красный солнечный диск показался
над волнистым покровом тумана. Деревья в червонно-золотом
осеннем убранстве, казалось, уплывали в туманное море. Внизу
слева дорога круто уходила в овраг и там исчезала.
  Когда он вернулся, Сэм с Пином уже развели костер.
  – Воду! – заорал Пин. – Где вода?
  – Я воду в карманах не ношу, – сказал Фродо.
  – А мы думали, ты пошел за водой, – огорчился Пин, раскладывая
еду и расставляя кружки. – Хоть теперь-то сходи.
  – Вместе с тобой, – сказал Фродо. – И фляжки тоже не мешает
прихватить.
  Под горой шумел ручей. Они наполнили фляжки и походный котелок
под струей водопадика с уступа серого камня в хоббитский рост.
Вода была ледяная, они умывались, пыхтя и отфыркиваясь.
  Не спеша позавтракали, старательно упаковали мешки и снялись в
одиннадцатом часу; день выдался ясный, и солнце пригревало все
горячее. Спустились напрямик, перешли ручей, а там опять вверх-
вниз по склонам, и так от холма к холму, их мешки с плащами,
одеялами, флягами, съестным припасом и прочей поклажей,
казалось, тяжелели с каждым шагом. Скоро они притомились и
запарились, а дорога все петляла, вползала на холмы и снова
ныряла вниз, но потом обернулась плавным спуском в широкую
долину. Перед ними простерлось редколесье, сливавшееся вдалеке с
бурой стеною деревьев. Вот он, Лесной Угол, а за ним и река
Брендидуим. Ох как еще далеко, а дорога вилась и вилась
нескончаемой бечевой.
  – Дорога уходит вдаль, – сказал Пин. – Ну и пускай уходит, а я
onj` дальше идти не согласен. И вообще давно пора обедать.
  Он уселся на обочине и устало поглядел на восток, где за
бескрайним знойным маревом текла знакомая река, возле которой он
жил сколько себя помнил. Сэм стоял рядом. Его круглые глаза были
широко распахнуты – он-то попал невесть куда, в незнаемые края.
  – А эльфы живут в этом лесу? – спросил он.
  – Ни про каких эльфов слыхом не слыхивал, – отрезал Пин. Фродо
молчал. Он тоже глядел на дорогу, уводившую на восток: глядел,
точно в первый раз ее увидел. Вдруг он произнес громко и
раздельно, ни к кому не обращаясь:
  В поход, беспечный пешеход,
  Уйду, избыв печаль, –
  Спешит дорога от ворот
  В заманчивую даль,
  Свивая тысячи путей
  В один, бурливый, как река,
  Хотя, куда мне плыть по ней,
  Не знаю я пока!
  – Смахивает на вирши старины Бильбо, – сказал Пин. – Или это
ты сам сочинил в его духе? Не очень-то ободряет.
  – Даже не знаю, сам или не сам, – отозвался Фродо. – Пришло на
язык так, будто сочинялось; но, может, мне это просто памятно с
очень давних пор. А на Бильбо и правда очень похоже, особенно на
Бильбо в последние годы, перед его уходом. Он часто повторял,
что на свете всего одна Дорога, что она как большая река: истоки
ее у каждой двери и любая тропка – ее проток. "Знаешь, Фродо,
как опасно выходить из дверей, – бывало говорил он. – Ступишь на
дорогу – и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься там, куда
ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая
ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в
тартарары". Это он приговаривал после всякой дальней прогулки
про тропку от крыльца Торбы-на-Круче.
  – А я так скажу: часок-другой эта вот дорога меня никуда не
уведет, – заключил Пин, высвобождаясь из лямок.
  За ним выпростались и Сэм с Фродо – и тоже прилегли к обочине,
мешки под головы, ногами на дорогу. Отдохнули, хорошенько
пообедали, потом опять как следует отдохнули.
  Солнце клонилось к западу, разливая предвечерний свет, когда
хоббиты спускались с холма. Покамест они не встретили ни одной
живой души – в Лесной Угол мало кто ездил, да и зачем? Три
путника брели по заросшей дороге час или два; но вдруг Сэм
остановился и прислушался. Дорога, вдоволь напетлявшись, шла
теперь прямо, прорезая травяные заросли; там и сям высились купы
деревьев, предвестников близкого леса.
  – Нас вроде догоняет лошадь не то пони, – сказал он. – Только
что был поворот, а за поворотом не видно.
  – Может, Гэндальф? – предположил Фродо, но тотчас
почувствовал, что нет, не Гэндальф, и ему вдруг захотелось
укрыться от этого всадника, кто бы он ни был. – Чепуха, конечно,
– сказал он, как бы извинясь, – а все-таки не надо, чтоб нас
видели на дороге, ну их всех. А если это Гэндальф, – с усмешкой
прибавил он, – то мы ему устроим встречу, чтоб впредь не
опаздывал. Ну-ка, раз-два-три, разбегайся и смотри!
  Сэм и Пин, отбежав налево, исчезли в ложбинке неподалеку от
обочины. Фродо помедлил: любопытство или какое-то другое чувство
мешало ему спрятаться. Стук копыт приближался. Он едва успел
юркнуть в густую траву за деревом у дороги и выставил голову
поверх толстого корня.
  Из-за поворота показался черный конь, не хоббитским пони чета;
а на нем – высокий всадник, ссутуленный в седле. Из-под широкого
wepmncn плаща виднелись только стремена да сапоги с длинными
шпорами. Лицо его скрывал капюшон.
  Конь поравнялся с деревом, за которым лежал Фродо, и замер.
Недвижим был и всадник: он словно прислушивался. Сиплое сопенье
донеслось до Фродо, и голова всадника повернулась направо, потом
налево. Казалось, он ловил нюхом какой-то чуть слышный запах.
  Внезапный и безрассудный ужас охватил Фродо: его видно, его
сейчас найдут… и неожиданно ему вспомнилось Кольцо. Он не смел
вздохнуть, боялся пошевелиться; но Кольцо вдруг стало его
единственной надеждой, и рука сама поползла к карману. Только
надеть, надеть его, и все в порядке, и он в безопасности.
Гэндальф не велел… да ладно! Бильбо надевал же Кольцо, и ничего.
"Я ведь у себя, я в Хоббитании", – подумал он, и рука его
коснулась цепочки. В этот миг всадник выпрямился и тронул
поводья. Конь неуверенно переступил, шагнул вперед и пошел
ровной иноходью.
  Фродо подполз к обочине и глядел всаднику вслед, пока тот не
исчез в сумеречной дали. Далеко-далеко черный конь свернул
направо, в придорожную рощицу.
  – Что-то это странновато, чтоб не сказать: страшновато, –
пробормотал Фродо, направляясь к своим спутникам.
  Пин и Сэм лежали в траве пластом и ничего не видели; он
рассказал им про непонятного всадника.
  – Не знаю уж почему, но я был уверен, что он меня ищет,
вынюхивает. И как-то мне очень не хотелось ему попасться.
Странно все это: в Хоббитании никогда таких не бывало.
  – Какое вообще до нас дело Большому Народу? – проворчал Пин. –
И чего это он сюда приперся? Чего ему здесь надо?
  – Да тут люди бывают, – сказал Фродо. – Кажется, в Южном уделе
случилась какая-то передряга с бестолковыми Громадинами. Но про
этаких всадников разговору не было. Не знаю, откуда он взялся.
  – Прошу прощенья, – вмешался вдруг Сэм. – Я знаю откуда. Из
Норгорда этот черный всадник, ежели только он здесь один-
единственный. И знаю даже, куда он путь держит.
  – То есть как? – сурово спросил Фродо, метнув на Сэма
изумленный взгляд. – Знаешь – и не сказал?
  – Да я только сейчас вспомнил, простите, сударь, великодушно.
Оно ведь как было: я давеча к моему старику с ключами, а он мне
и говорит: "Вот тебе раз, – говорит, – а я-то, дурак, думал, что
ты уехал с господином Фродо нынче поутру. Тут, понимаешь,
приставал один: куда, говорит, делся Торбинс из Торбы-на-Круче?
А куда ему деться, уехал, и все тут. Я и послал его в Кроличью
Балку, но он мне, понимаешь ли, здорово не понравился. Уехал,
говорю, уехал господин Торбинс и обратно не будет. Так он на
меня, представляешь, зашипел ровно змей". – "А он из каких был-
то?" – это я у отца спрашиваю. "Да кто его знает, – говорит, –
только уж точно не хоббит. Высокий такой и черный, наклонился
надо мной и сопит. Небось дальний, из Большого Народа. Выговор
такой шепелявый". Особо-то мне было некогда отца расспрашивать,
вы же меня ждали; ну а потом позабыл вам сказать. Да и старик
мой подслеповат, а этот когда подъехал, уже стемнело. Отец ведь
все вроде правильно сказал, а что я не вспомнил, так подумаешь,
чего особенного, правда, сударь?
  – Да старик-то, что с него взять? – отозвался Фродо. – Я и сам
слышал, как он говорил с чужаком, который про меня расспрашивал;
даже собрался было пойти узнать у него, в чем дело. Жаль, не
пошел, и досадно, что ты мне раньше не сказал. Нам бы надо
поосторожнее.
  – А может, это вовсе и не тот всадник, – вмешался Пин. – Вышли
мы тайком, шли без шума, не мог он нас выследить.
  – А сопел да вынюхивал, как и тот, – сказал Сэм. – И тоже весь
черный.
  – Зря мы Гэндальфа не дождались, – пробормотал Фродо. – А
может, и не зря, трудно сказать.
  – Так ты про всадника-то про этого что-нибудь знаешь? Или
просто догадки строишь? – спросил у Фродо Пин, расслышавший его
бормотание.
  – Ничего я толком не знаю, а гадать боюсь, – задумчиво ответил
Фродо.
  – Ну, твое дело, милый родственничек! Пожалуйста, держи про
себя свои секреты, только дальше-то как будем? Я бы не прочь
передохнуть-поужинать, но лучше возьмем-ка ноги в руки. А то мне
что-то не по себе – от ваших россказней про нюхающих всадников.
  – Да, нам лучше не задерживаться, – сказал Фродо. – И давайте
не по дороге, а то вдруг этот всадник вернется или другой
объявится. Прибавим шагу: до Заячьих Холмов еще идти да идти.
  Длинные тени деревьев протянулись по траве, провожая снова
пустившихся в путь хоббитов. Теперь они держались сажен за
десять от дороги и шли очень и очень скрытно. Не так-то это было
легко: дерновина, кочки, неровная почва, да и деревья то и дело
скоплялись в перелески.
  Между тем алое закатное солнце потускнело у них за спиной
прежде, чем они прошли многомильную, прямую, как струна, дорогу,
стремившуюся к лесу. Она вдруг круто свернула влево, в Йельские
Низины, к дальним Заводям; по правую сторону синела могучая
дубрава без конца и края, в которую углублялась извилистая
дорожка, ведущая в Лесной Чертог.
  – Туда и пойдем, – сказал Фродо.
  Невдалеке от перепутья они набрели на огромное дуплистое
дерево, еще живое, поросшее пучками тоненьких веточек вокруг
темных ран от давно обломившихся сучьев. В дупло можно было
залезть через широкую щель, невидимую с дороги. Они и залезли,
уселись на палой листве и гнилых щепках. Отдохнули и перекусили
за тихой беседой, время от времени настораживая уши.
  Когда они снова выбрались на дорожку, уже смеркалось. Западный
ветерок, вздыхая, перебирал ветви. Листья перешептывались.
Дорогу их мягко и медленно поглотил сумрак. На угрюмом востоке
высоко над деревьями засветилась звезда. Они шли рядышком, нога
в ногу, чтоб не падать духом. Зажглись другие звезды, крупные и
яркие, хоббиты перестали беспокоиться и больше не прислушивались
к цокоту копыт. Они даже замурлыкали, по хоббитскому
обыкновению: хоббиты мурлычут, возвращаясь домой ночью. Обычно
они мурлычут-напевают приглашение к ужину или постельную песню;
но эти хоббиты затянули походную песню (конечно же,
приглашающую, кроме всего прочего, к ужину и спатеньки). Слова
сочинил Бильбо Торбинс, а напев был древнее здешних гор, и Фродо
научился ему, гуляя с Бильбо по Ручьевой долине и беседуя о
Приключениях. Слова такие:
  Еще не выстыл сонный дом,
  Еще камин пылает в нем,
  А мы торопимся уйти
  И, может, встретим на пути
  Невиданные никогда
  Селенья, горы, города.
  Пусть травы дремлют до утра –
  Нам на рассвете в путь пора!
  Зовут на отдых вечера –
  Не зазовут: не та пора!
  Поляна, холм, усадьба, сад
  Безмолвно ускользнут назад;
  Нам только б на часок прилечь,
  И дальше в путь, до новых встреч!
  Быть может, нас в походе ждет
  Подземный путь, волшебный взлет.
  Сегодня мимо мы пройдем,
  Но завтра снова их найдем,
  Чтоб облететь весь мир земной
  Вдогон за солнцем и луной!
  Наш дом уснул, но мир не ждет –
  Зовет дорога нас вперед:
  Пока не выцвела луна.
  Нам тьма ночная не страшна! –
  Но мир уснул, и ждет нас дом,
  Вернемся и камин зажжем:
  Туман, и мгла, и мрак, и ночь
  Уходят прочь, уходят прочь!..
  Светло, и ужин на столе – –
  Заслуженный уют в тепле.
  И кончилась песня.
  – Приют в дупле! Приют в дупле! – переиначил Пин.
  – Тише! – сказал Фродо. – Как будто снова стук копыт. – Все
трое замерли, словно тени. По долине раскатывался цокот, пока
еще дальний, но все ближе с подветренной стороны. Они юркнули
поглубже в густую тень угрюмых деревьев.
  – Убегать не будем, – сказал Фродо. – Нас не видно, а я хочу
поглядеть: неужели еще один?
  Цокот приближался. Прятаться как следует было уже некогда, и
Сэм с Пином схоронились за огромным пнем, а Фродо залег возле
тропки. Светло-серой полосой прорезала она лесной сумрак.
Наверху вызвездило, но луны не было.
  Копыта стихли. Фродо увидел черный промельк между деревьями –
и обе тени, словно кто-то вел лошадь, слились с темнотой. Потом
черная фигура возникла там, где они сошли с тропки, в том самом
месте. Тень заколыхалась, и Фродо расслышал тихое внимательное
сопение, а потом тень словно бы осела и поползла к нему.
  Фродо опять подумал, что надо надеть Кольцо. И, будто
повинуясь чьему-то велению, не понимая, что делает, нашарил его
в кармане. Стояла страшная тишина; но вдруг раздалась звонкая
песня и зазвучал легкий смех. Чистые голоса, словно веселые
колокольчики, всколыхнули прохладный ночной воздух. Черная тень
поднялась, попятилась и, слившись с тенью лошади, утонула в
сумраке по ту сторону тропки. Фродо перевел дыхание.
  – Эльфы! – воскликнул Сэм, хрипло, как спросонья. – Эльфы,
сударь! – Он бы так и кинулся на голоса, но Фродо с Пином
удержали его.
  – Да, эльфы, – сказал Фродо. – Это ведь Лесной Угол – они
здесь почти каждый год проходят весной и осенью. Вот уж кстати!
Вы же ничего не видели, а Черный Всадник спешился и пополз прямо
к нам; и дополз бы, если б не их песня. Она его спугнула.
  – Ну а к эльфам-то – идем или не идем? – заторопил Сэм. Про
всадника он уже и думать забыл.
  – Слышишь ведь, они сами к нам идут, – сказал Фродо. – Надо
только подождать.
  Пение приближалось. Один ясный голос пел звонче всех
остальных. Слова были дивные, древние, один Фродо понимал их, да
и то с трудом. Но вслушиваться было и не надо: напев подсказывал
слова. Фродо разобрал их так:
  Зарница всенощной зари
  За дальними морями,
  Надеждой вечною гори
  Над нашими горами!
  О Элберет! Гилтониэль!
  Надежды свет далекий!
  От наших сумрачных земель
  Поклон тебе глубокий!
  Ты злую мглу превозмогла
  На черном небосклоне
  И звезды ясные зажгла
  В своей ночной короне.
  Гилтониэль! О Элберет!
  Сиянье в синем храме!
  Мы помним твой предвечный свет
  За дальними морями!
  И кончилась песня.
  – Это же заморские эльфы. Песня про Элберет! – изумился Фродо.
– Редко они забредают к нам в Хоббитанию, их и в Средиземье-то
почти что нет! Очень странно!
  Хоббиты сидели неподалеку от дорожки и ждали. Скоро появились
эльфы. Звездным светом мерцали их глаза, в тихом сиянии
струились волосы; серебристая тропа возникала у них под ногами.
Прошли они молча, и только последний эльф обернулся, посмотрел
на хоббитов и рассмеялся.
  – Неужели Фродо? – звонко воскликнул он. – Поздновато!
Заблудились, что ли? – Он позвал остальных, и эльфы обступили
сидящих.
  – Чудеса, да и только! – сказали они. – Трое хоббитов ночью в
лесу! Такого не бывало со времен Бильбо! Что случилось?
  – Ничего не случилось, о Дивный Народ, – сказал Фродо, –
просто нам с вами оказалось по пути. Я люблю гулять при звездах
и был бы рад составить вам компанию.
  – Вот уж без вас обойдемся, нудный народ хоббиты! –
рассмеялись они. – Откуда вы знаете, что нам по пути – ведь путь
наш вам неизвестен!
  – А вы откуда знаете, кто я такой? – спросил в ответ Фродо.
  – Тут и знать нечего, – отвечали они. – Мы много раз видели
тебя с Бильбо. Это ты нас не видел.
  – Куда вы идете и кто ваш предводитель? – спросил Фродо.
  – Я, Гаральд, – отвечал эльф, который первым заметил хоббитов.
– Гаральд из колена Славуров. Мы изгнанники, наша родня давным-
давно отплыла, и Море ждет нас. Есть еще, правда, наши в
Раздолье. Впрочем, расскажи-ка лучше про себя, Фродо. С тобой
ведь что-то неладно?
  – О всезнающий народ, – вмешался Пин. – Скажите нам, кто такие
Черные Всадники?
  – Черные Всадники? – тихо откликнулись они. – А что вам до
Черных Всадников?
  – Ехали за нами двое… или один, может быть, – сказал Пин, –
вот как раз отстал, когда вы явились.
  Эльфы ответили не сразу; они посовещались на своем языке,
потом Гаральд обернулся к хоббитам. – Мы пока подождем об этом
говорить, – сказал он. – А вы и правда идите-ка с нами. У нас
это не в обычае, но уж ладно, идите. С нами и переночуете.
  – Дивный, дивный народ! Я и надеяться не смел! – сказал Пин, а
Сэм, тот просто онемел от радости.
  – Спасибо тебе, о Гаральд из колена Славуров, – сказал Фродо и
поклонился. – Элен сейла люменн оменнтиэяьво – звезда осияла
нашу встречу, – прибавил он на древнеэльфийском языке.
  – Ого, друзья! – смеясь, предостерег своих Гаральд. – Вслух не
секретничайте: с нами знаток Древнего Наречия. Бильбо-то
оказался прекрасным учителем! Привет тебе, о друг эльфов! –
qj`g`k он, поклонившись Фродо. – Мы рады, что нам по пути.
Пойдем, но иди в середине, чтобы не отстать и не заблудиться:
впереди долгая дорога.
  – Долгая? А вы куда? – снова спросил Фродо.
  – В самую глушь за Лесным Чертогом. Идти далеко, но там
отдохнешь, и завтрашний путь твой станет короче.
  Шли они молча и мелькали, как тени, ибо эльфы ходят еще
бесшумнее хоббитов. Пин стал было задремывать и спотыкаться, но
рядом шел эльф, держал его под руку и не давал упасть. А Сэм
шагал рядом с Фродо и шел как во сне – страшноватом, но
восхитительном.
  Лес по обе стороны густел и густел: смыкающиеся деревья были
моложе, а стволы у них – толще; потом тропа углубилась в лощину,
справа и слева нависли заросли орешника. Наконец эльфы свернули
в самую чащу, где вдруг словно чудом открылась узкая зеленая
просека; теснее и теснее смыкались высокие стены деревьев – но
вдруг расступились, и впереди простерся ровный луг, матово-серый
в ночном свете. С трех сторон окружал его лес; а с востока он
обрывался крутым склоном, и могучие древесные кроны вздымались к
ногам откуда-то снизу.
  Эльфы уселись на траве и завели негромкий разговор между
собой; хоббитов они словно бы перестали замечать.
  А те дремали, укутавшись в плащи и одеяла. Ночь надвинулась;
дальние деревенские огоньки в долине погасли. Пин крепко уснул,
улегшись щекой на кочку.
  Высоко на востоке зажглась Звездная Сеть, Реммират; пронизывая
туман, разгорелся, как пламенный рубин, Боргиль. Потом вдруг,
словно по волшебству, небо разъяснилось, а из-за окраины мира
блеснул Небесный Меченосец Мэнальвагор в сверкающем поясе. Эльфы
встретили его звонкой песней, и где-то неподалеку вспыхнуло ярко-
алое пламя костра.
  – Что же вы? – позвали хоббитов эльфы. – Идемте! Настал час
беседы и веселья.
  Пин сел, протер глаза и зябко поежился.
  – Добро пожаловать, друзья! Костер горит, и ужин ждет, –
сказал эльф, склонившись к сонному Пину.
  Зеленый луг уходил в лес и становился лесным чертогом, крышей
которому служили ветви деревьев. Мощные стволы выстроились
колоннадой. Посредине чертога полыхал костер, а с ветвей сияли
серебряные и золотые фонари. Эльфы сидели вокруг огня на траве
или на круглых чурбачках. Верней, одни сидели, другие раздавали
кубки и разливали вино, а третьи разносили яства.
  – Угощение скудно, – извинились они перед хоббитами, – мы ведь
не у себя дома, это походная стоянка. Вот будете у нас, тогда
примем по-настоящему.
  – Да я даже в день рождения вкуснее не угощал, – сказал Фродо.
  Пин потом не слишком помнил, что он пил и ел: он больше глядел
на ясные лица эльфов и слушал их голоса, разные и по-разному
дивные; и казалось ему, что он видит чудесный сон. Он только
помнил, что давали хлеб – белый и такой вкусный, будто ты
изнемогал от голода, а тебе протянули пышный ломоть; потом он
выпил кубок чего-то чистого, как из родника, и золотистого,
словно летний вечер.
  А Сэм и словами не мог описать, что там было, и вообще никак
не мог изобразить, хотя помнил эту радость до конца дней своих.
Он, конечно, сказал одному эльфу:
  – Ну, сударь, будь у меня в саду такие яблоки, вот тогда я был
бы садовник! Правда, чего там яблоки – вот пели вы, так это да!
  Фродо пил, ел и разговаривал, не без труда подбирая слова. Он
еле-еле понимал по-эльфийски и вслушивался изо всех сил. Ему
a{kn приятно, что он мог хотя бы поблагодарить тех, кто ему
прислуживал, на их родном языке. А они улыбались и радовались:
"Ай да хоббит!"
  Потом Пин уснул, и его осторожно уложили на мягкое травяное
ложе между корнями деревьев. Сэм встряхивал головой и не желал
покидать хозяина. Пин уже видел седьмой сон, а Сэм все сидел у
ног Фродо: крепился, крепился – и наконец прикорнул. Зато Фродо
еще долго не спал: у него был разговор с Гаральдом.
  О былом и нынешнем говорили они, и Фродо долго расспрашивал
его про последние события за пределами Хоббитании. Наконец он
задал вопрос, который был у него на языке:
  – А скажи, Гаральд, ты с тех пор видел Бильбо?
  – Видел, – улыбнулся Гаральд. – Даже дважды. На этом самом
месте он с нами прощался. А другой раз – далеко отсюда.
  Где – он не сказал, а Фродо не стал спрашивать.
  – Поговорим о тебе, Фродо, – предложил Гаральд. – Кое-что я
про тебя уже знаю: и по лицу догадался, и вопросы твои недаром.
Ты покидаешь Хоббитанию в тяжком сомнении: за свое ли дело
взялся и удастся ли тебе его довершить? Так?
  – Так, – подтвердил Фродо. – Только я думал, что про мои дела
знает один Гэндальф да вот еще Сэм. Он поглядел на Сэма – тот
мирно посапывал.
  – От эльфов тайны к Врагу не просачиваются, – сказал Гаральд.
  – К Врагу? – удивился Фродо. – Ты, стало быть, знаешь, почему
я навсегда ухожу из Хоббитании? .
  – Я знаю, что Враг гонится за тобою по пятам, – отвечал
Гаральд, – а почему – этого не знаю. Но помни, Фродо: опасность
впереди и позади, угроза отовсюду.
  – Ты про Всадников? Я так и подумал, что они от Врага. А кто
они такие?
  – Тебе Гэндальф про них ничего не говорил?
  – Про них – нет, ничего.
  – Тогда и не надо – ведь страх обессиливает. По-моему, ты
вышел в последний час; надеюсь, что не опоздал. Не медли и не
оглядывайся: уходи из Хоббитании как можно скорее.
  – Твои намеки и недомолвки пугают больше, чем разговор
напрямик, – сказал Фродо. – Я знал, что впереди опасности, но
думал, что хотя бы нашу Хоббитанию мы минуем без всяких
злоключений.
  – Хоббитания не ваша, – возразил Гаральд. – Жили в ней до вас,
будут жить и после, когда хоббиты станут сказкой. Вы же не сами
по себе живете, а если и отгородились от мира, то мир-то от вас
не отгораживался?
  – Видимо, так; да только всегда у нас было мирно, спокойно и
уютно. А теперь-то что делать? Я решил потихоньку пробраться в
Забрендию, а оттуда в Раздол. И вот выследили, как же мне быть?
  – Иди, куда собрался. Мужества у тебя, по-моему, хватит. А
мудрый совет – это уж дело Гэндальфа. Я ведь не знаю, почему ты
собрался в путь и зачем нужен Врагу. Ну а Гэндальф, наверно,
знает – да и не только это. Ты ведь с ним увидишься?
  – Надеюсь… Я ждал его до последней минуты: он должен был
прийти самое позднее два дня тому назад – и не пришел. Как ты
думаешь, что могло случиться? Может, подождать его?
  Гаральд помрачнел и задумался.
  – Дурные вести, – проговорил он наконец. – Гэндальф никогда не
запаздывает. Есть, однако же, присловье: в дела мудрецов носа не
суй – голову потеряешь. Раз у тебя был с ним такой уговор, то
сам уж решай, ждать его или нет.
  – Есть и другое присловье, – заметил Фродо. – Говорят, у эльфа
и ветра не спрашивай совета: оба скажут в ответ – что да, то и
mer.
  – Так у вас говорят? – рассмеялся Гаральд. – И зря: всякий
совет к разуму хорош, а любой путь может обернуться бедою.
Потому-то мы на ветер советов не бросаем. А за тебя мне
трудновато выбирать: ты же о своих делах молчишь. Ну, все же
рискну, дружбы ради. Иди скорее; если Гэндальф не объявится,
обязательно подыщи себе другого спутника – один не ходи.
Присмотрись к друзьям и выбери самого надежного. Да не забудь
поблагодарить меня за совет – я даю его неохотно. У эльфов свои
заботы и свои печали, совсем иные, чем у прочих. Редко
скрещиваются наши пути, но нынче скрестились они, конечно,
недаром, а может статься, и не в последний раз. Впрочем, об этом
лучше помолчим: боюсь сказать лишнее.
  – Я тебе, разумеется, очень благодарен, – отозвался Фродо, –
но про Черных Всадников ты мне все-таки зря не объяснил. По-
твоему выходит, мне еще долго быть без Гэндальфа, а я толком не
понимаю, кто они такие.
  – Что тут понимать? Ты знай просто, что это подручные Врага! –
сказал Гаральд. – Беги от них! Ни слова с ними! Они – смерть! И
не выспрашивай ты у меня, ибо сам про них узнаешь со временем,
увы, куда больше, чем знаю я. Да хранит тебя Элберет, о Фродо,
сын Дрого!
  – А храбрость откуда я возьму? – спросил Фродо. – Мне очень
страшно, и храбрости вот-вот не хватит.
  – Ну, храбрость порой непонятно откуда и берется! – заметил
Гаральд. – Надейся, хватит тебе храбрости! А пока спи! Утром нас
уж не будет, но гонцов мы вышлем. Кому надо, узнают про тебя –
без охраны и помощи не останешься. Я назвал тебя Другом Эльфов,
прими же в напутствие это прозвание! Редко мы так привечаем
чужих и редко слышим от них слова на родном языке.
  Фродо вдруг почувствовал, что засыпает.
  – Я и правда, пожалуй, посплю, – пробормотал он. Эльф отвел
его к травяному ложу рядом с Пином; он вытянулся и тут же уснул
как убитый.